Каталин Кроо, "Интертекстуальная поэтика романа И.С. Тургенева "Рудин". Читаю сейчас эту книгу. Пишет hölgyem Kroó весьма сложным языком (похоже, у неё есть монографии как на русском, так и на венгерском), так что за час я могу прочитать и вникнуть в смысл не более 9-10 страниц.
Кроо рассматривает связь "Рудина" с "Евгением Онегиным", "Горем от ума", античными мифами по "Метаморфозам" Овидия, лирикой провансальских трубадуров, "Гамлетом", "Дон-Кихотом".
Очень интересно то, как она прочитала образ главного героя, совершенно по-новому. Рудин, в её понимании, не неудачник, не говорун, не борец за идею (в таком смысле, в каком это понимали многие советские литературоведы), а поэт, создатель текста, исторических и смысловых связей между важнейшими текстами мировой литературы, рыцарь. Мне кажется, что некоторые логические цепочки Кроо, хотя сделаны с опорой на изучаемые тексты, всё же иногда очень притянуты за уши, хотя есть у неё и вполне обоснованные теории (концепция "слова-дела", мотив
блаженства от ЕО к Рудину, предпосылки к нему ещё в ГоУ и другие).
Всё-таки она слишком обеляет Рудина. Он, по моему скромному, не литературоведческому мнению - свободный философ ("гениальная натура", да-да), и именно из-за этого не может устроиться в жизни. Хотя я согласна с Кроо в том, что вся эта его жизнь - поиски (истины? к которой нужно "стремиться", но "нельзя знать"?). Но общество того времени просто не может понять, что слово - тоже дело. Всё-таки я, грешная, привыкла рассматривать временной контекст: 1840-е - безвременье, затишье облагораживающей, переживающей мысли. В такое время из самого умного и красноречивого - и притом, заметьте, честного (а Рудин всё же честен и благороден) человека не могло выйти Сократа, Платона или Аристотеля. Среда, скажем-с, заела.
Вспомню заодно ещё и про своего любимого конька))) Благодаря Кроо я подумал, что, возможно, стоит ГоУ воспринимать не реалистически, а аллегорически: София - действительно Мудрость, но она предпочитает отчего-то ищущего ум Чацкого действующему тихо, умеющему безмолвием обезоружить Молчалину. Why not?
Ещё у Кроо видела работу "Творческое слово Достоевского - герой, текст, интертекст". Тоже хочу купить и прочитать.
Кадр из фильма "Рудин" (1976, реж. Константин Воинов). Наталья — Светлана Переладова, Рудин — Олег Ефремов.
Художник Давид Боровский.
В.А. Свешников. Наброски портретов Пандалевского и Басистова с выписками их характеристики из романа "Рудин".
Ну и, напоследок, - перлы одного жёлчного, но крайне забавного
старикашки мужчины в полном расцвете сил, женоненавистника Африкана Семёныча Пигасова, который "бранился с утра до вечера, иногда очень метко, иногда довольно тупо, но всегда с наслаждением". Правда, его высказывание о "малороссийском языке" мне противно, но даже
грае грае воропае этому типу можно простить.
The Best of Pigasoff:читать дальшеНапример: о каком бы несчастье при нем ни говорили - рассказывали ли ему, что громом зажгло деревню, что вода прорвала мельницу, что мужик себе топором руку отрубил, - он всякий раз с сосредоточенным ожесточением спрашивал: "А как ее зовут?" - то есть как зовут женщину, от которой произошло то несчастие, потому что, по его уверениям, всякому несчастию причиной женщина, стоит только хорошенько вникнуть в дело.
Раз лошадь помчала под гору одну из прачек Дарьи Михайловны, опрокинула ее в ров и чуть не убила. Пигасов с тех пор иначе не называл эту лошадь, как добрый, добрый конек, а самую гору и ров находил чрезвычайно живописными местами.
(о неестественности девушек)
- Так как же, Африкан Семеныч, - продолжала Дарья Михайловна, обратясь к Пигасову, - по-вашему, все барышни неестественны?
У Пигасова губы скрутились набок, и он нервически задергал локтем.
- Я говорю, - начал он неторопливым голосом - он в самом сильном припадке ожесточения говорил медленно и отчетливо, - я говорю, что барышни вообще - о присутствующих, разумеется, я умалчиваю...
- Но это не мешает вам и о них думать, - перебила Дарья Михайловна.
- Я о них умалчиваю, - повторил Пигасов. - Все барышни вообще неестественны в высшей степени - неестественны в выражении чувств своих. Испугается ли, например, барышня, обрадуется ли чему или опечалится, она непременно сперва придаст телу своему какой-нибудь эдакий изящный изгиб (и Пигасов пребезобразно выгнул свой стан и оттопырил руки) и потом уж крикнет: ах! или засмеется, или заплачет. Мне, однако (и тут Пигасов самодовольно улыбнулся), удалось-таки добиться однажды истинного, неподдельного выражения ощущения от одной замечательно неестественной барышни!
- Каким это образом?
Глаза Пигасова засверкали.
- Я ее хватил в бок осиновым колом сзади. Она как взвизгнет, а я ей: браво! браво! Вот это голос природы, это был естественный крик. Вы и вперед всегда так поступайте.
Все в комнате засмеялись.
- Что вы за пустяки говорите, Африкан Семеныч! - воскликнула Дарья Михайловна. - Поверю ли я, что вы станете девушку толкать колом в бок!
- Ей-богу, колом, пребольшим колом, вроде тех, которые употребляются при защите крепостей.
- Mais c'est une horreur ce que vous dites la, monsieur, - возопила m-lle Boncourt, грозно посматривая на расхохотавшихся детей.
- Да не верьте ему, - промолвила Дарья Михайловна, - разве вы его не знаете?
Но негодующая француженка долго не могла успокоиться и все что-то бормотала себе под нос.
- Знаете ли что, Африкан Семеныч, - начала Дарья Михайловна, - вы недаром так озлоблены на женщин. Какая-нибудь, должно быть, вас...
- Обидела, вы хотите сказать? - перебил ее Пигасов.
Дарья Михайловна немного смутилась; она вспомнила о несчастном браке Пигасова... и только головой кивнула.
- Меня одна женщина, точно, обидела, - промолвил Пигасов, - хоть и добрая была, очень добрая...
- Кто же это такая?
- Мать моя, - произнес Пигасов, понизив голос.
- Ваша мать? Чем же она могла вас обидеть?
- А тем, что родила...
(о разнице между мужчиной и женщиной и о литературе)
- ...Что вы задумались, Африкан Семеныч?
- Я думаю, - начал медленно Пигасов, - что есть три разряда эгоистов: эгоисты, которые сами живут и жить дают другим; эгоисты, которые сами живут и не дают жить другим; наконец эгоисты, которые и сами не живут и другим не дают... Женщины большею частию принадлежат к третьему разряду.
- Как это любезно! Одному я только удивляюсь, Африкан Семеныч, какая у вас самоуверенность в суждениях: точно вы никогда ошибиться не можете.
- Кто говорит! и я ошибаюсь; мужчина тоже может ошибаться. Но знаете ли, какая разница между ошибкою нашего брата и ошибкою женщины? Не знаете? Вот какая: мужчина может, например, сказать, что дважды два - не четыре, а пять или три с половиною; а женщина скажет, что дважды два - стеариновая свечка.
- Я уже это, кажется, слышала от вас... Но позвольте спросить, какое отношение имеет ваша мысль о трех родах эгоистов к музыке, которую вы сейчас слышали?
- Никакого, да я и не слушал музыки.
- Ну, ты, батюшка, я вижу, неисправим, хоть брось, - возразила Дарья Михайловна, слегка искажая грибоедовский стих. - Что же вы любите, коли вам и музыка не нравится? литературу, что ли?
- Я литературу люблю, да только не нынешнюю.
- Почему?
- А вот почему. Я недавно переезжал через Оку на пароме с каким-то барином. Паром пристал к крутому месту: надо было втаскивать экипажи на руках. У барина была коляска претяжелая. Пока перевозчики надсаживались, втаскивая коляску на берег, барин так кряхтел, стоя на пароме, что даже жалко его становилось... Вот, подумал я, новое применение системы разделения работ! Так и нынешняя литература: другие везут, дело делают, а она кряхтит.
Дарья Михайловна улыбнулась.
- И это называется воспроизведением современного быта, - продолжал неугомонный Пигасов, - глубоким сочувствием к общественным вопросам и еще как-то... Ох, уж эти мне громкие слова!
(об украинском языке 
)
Все затихло в комнате.
- Где это Золотоноша? - спросил вдруг один из мальчиков у Басистова.
- В Полтавской губернии, мой милейший, - подхватил Пигасов, - в самой Хохландии. (Он обрадовался случаю переменить разговор.) - Вот мы толковали о литературе, - продолжал он, - если б у меня были лишние деньги, я бы сейчас сделался малороссийским поэтом.
- Это что еще? хорош поэт! - возразила Дарья Михайловна, - разве вы знаете по-малороссийски?
- Нимало; да оно и не нужно.
- Как не нужно?
- Да так же, не нужно. Стоит только взять лист бумаги и написать наверху: "Дума"; потом начать так: "Гой, ты доля моя, доля!" или: "Седе казачино Наливайко на кургане!", а там: "По-пид горою, по-пид зелено'ю, грае, грае воропае, гоп! гоп!" или что-нибудь в этом роде. И дело в шляпе. Печатай и издавай. Малоросс прочтет, подопрет рукою щеку и непременно заплачет, - такая чувствительная душа!
- Помилуйте! - воскликнул Басистов. - Что вы это такое говорите? Это ни с чем не сообразно. Я жил в Малороссии, люблю ее и язык ее знаю... "грае, грае воропае" - совершенная бессмыслица.
- Может быть, а хохол все-таки заплачет. Вы говорите: язык... Да разве существует малороссийский язык? Я попросил раз одного хохла перевести следующую, первую попавшуюся мне фразу: "Грамматика есть искусство правильно читать и писать". Знаете, как он это перевел: "Храматыка е выскусьтво правыльно чытаты ы пысаты... " Что ж, это язык, по-вашему? самостоятельный язык? Да скорей, чем с этим согласиться, я готов позволить лучшего своего друга истолочь в ступе...
Басистов хотел возражать.
- Оставьте его, - промолвила Дарья Михайловна, - ведь вы знаете, от него, кроме парадоксов, ничего не услышишь.
Пигасов язвительно улыбнулся.
(о философии)
- А что, этот барон, ваш новый знакомый, приедет сегодня? - спросил Пигасов.
- Да, приедет.
- Он, говорят, великий филозоф: так Гегелем и брызжет.
Дарья Михайловна ничего не отвечала, усадила Александру Павловну на кушетку и сама поместилась возле нее.
- Философия, - продолжал Пигасов, - высшая точка зрения! Вот еще смерть моя - эти высшие точки зрения. И что можно увидать сверху? Небось, коли захочешь лошадь купить, не с каланчи на нее смотреть станешь!
(об истине)
Пигасов поднял плечи.
- Так что ж за беда? Я спрашиваю: где истина? Даже философы не знают, что она такое. Кант говорит: вот она, мол, что; а Гегель - нет, врешь, она вот что.
- А вы знаете, что говорит о ней Гегель? - спросил, не возвышая голоса, Рудин.
- Я повторяю, - продолжал разгорячившийся Пигасов, - что я не могу понять, что такое истина. По-моему, ее вовсе и нет на свете, то есть слово-то есть, да самой вещи нету.
- Фи! фи! - воскликнула Дарья Михайловна, - как вам не стыдно это говорить, старый вы грешник! Истины нет? Для чего же жить после этого на свете?
- Да уж я думаю, Дарья Михайловна, - возразил с досадой Пигасов, - что вам во всяком случае легче было бы жить без истины, чем без вашего повара Степана, который такой мастер варить бульоны! И на что вам истина, скажите на милость? ведь чепчика из нее сшить нельзя!
Героем вечера был Пигасов. Рудин уступил ему поле сражения. Он очень смешил Дарью Михайловну; сперва он рассказывал об одном своем соседе, который, состоя лет тридцать под башмаком жены, до того обабился, что, переходя однажды, в присутствии Пигасова, мелкую лужицу, занес назад руку и отвел вбок фалды сюртука, как женщины это делают со своими юбками. Потом он обратился к другому помещику, который сначала был масоном, потом меланхоликом, потом желал быть банкиром.
- Как же это вы были масоном, Филипп Степаныч? - спросил его Пигасов.
- Известно как: я носил длинный ноготь на пятом пальце.
Но больше всего смеялась Дарья Михайловна, когда Пигасов пустился рассуждать о любви и уверять, что и о нем вздыхали, что одна пылкая немка называла его даже "аппетитным Африканчиком и хрипунчиком". Дарья Михайловна смеялась, а Пигасов не лгал: он действительно имел право хвастаться своими победами. Он утверждал, что ничего не может быть легче, как влюбить в себя какую угодно женщину, стоит только повторять ей десять дней сряду, что у ней в устах рай, а в очах блаженство и что остальные женщины перед ней простые тряпки, и на одиннадцатый день она сама скажет, что у ней в устах рай и в очах блаженство, и полюбит вас. Все на свете бывает. Почему знать? может быть, Пигасов и прав.
(о фаллометрии)
Между прочим он начал доказывать, что людей, как собак, можно разделить на куцых и длиннохвостых. "Куцыми бывают люди, - говорил он, - и от рождения и по собственной вине. Куцым плохо: им ничего не удается - они не имеют самоуверенности. Но человек, у которого длинный пушистый хвост, - счастливец. Он может быть и плоше и слабее куцего, да уверен в себе; распустит хвост - все любуются. И ведь вот что достойно удивления: ведь хвост - совершенно бесполезная часть тела, согласитесь; на что может пригодиться хвост? а все судят о ваших достоинствах по хвосту".
- Я, - прибавил он со вздохом, - принадлежу к числу куцых, и, что досаднее всего, - я сам отрубил себе хвост.
-
-
31.03.2010 в 20:08-
-
31.03.2010 в 20:31